8f5d3447     

Стругацкий Аркадий И Борис - Улитка На Склоне 2



АРКАДИЙ СТРУГАЦКИЙ БОРИС СТРУГАЦКИЙ
УЛИТКА НА СКЛОНЕ
За поворотом, в глубине
лесного лога
готово будущее мне
верней залога.
Его уже не втянешь в спор
и не заластишь,
оно распахнуто, как бор,
все вширь, все настежь.
Б. Пастернак
Тихо, тихо ползи,
улитка, по склону Фудзи,
вверх, до самых высот!
Исса, сын крестьянина
Глава 1
С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена; как огромная, на весь мир, рыхлая губка; как животное, которое затаилось когдато в ожидании, а потом заснуло и проросло грубым мхом. Как бесформенная маска, скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел.
Перец сбросил сандалии и сел, свесив босые ноги в пропасть. Ему показалось, что пятки сразу стали влажными, словно он в самом деле погрузил их в теплый лиловый туман, скопившийся в тени под утесом. Он достал из кармана собранные камешки и аккуратно разложил их возле себя, а потом выбрал самый маленький и тихонько бросил его вниз, в живое и молчаливое, в спящее, в равнодушное, глотающее навсегда, и белая искра погасла, и ничего не произошло – не шевельнулись никакие ветки и никакие глаза не приоткрылись, чтобы взглянуть на него.
Если бросать по камешку каждые полторы минуты; и если правда то, что рассказывала одноногая повариха, по прозвищу Казалунья, и предполагала мадам Бардо, начальница группы Помощи местному населению; и если неправда то, о чем шептались шофер Тузик с неизвестным из группы Инженерного проникновения; и если чегонибудь стоит человеческая интуиция; и если исполняются хоть раз в жизни ожидания, – тогда на седьмом камешке кусты позади с треском раздвинутся и на полянку, на мятую траву, седую от росы, ступит директор, голый по пояс, в серых габардиновых брюках с лиловым кантом, шумно дышащий, лоснящийся, желторозовый, мохнатый, и ни на что не глядя, ни на лес под собой, ни на небо над собой, пойдет сгибаться, погружая широкие ладони в траву, и разгибаться, поднимая ветер размахами широких ладоней, и каждый раз мощная складка на его животе будет накатывать сверху на брюки, а воздух, насыщенный углекислотой и никотином, будет со свистом и клокотаньем вырываться из разинутого рта. Как подводная лодка, продувающая цистерны. Как сернистый гейзер на Парамушире…
Кусты позади с треском раздвинулись. Перец осторожно оглянулся, но это был не директор, это был знакомый человек КлавдийОктавиан Домарощинер из группы Искоренения.

Он медленно приблизился и остановился в двух шагах, глядя на Переца сверху вниз пристальными темными глазами. Он чтото знал или подозревал, чтото очень важное, и это знание или подозрение сковывало его длинное лицо, окаменевшее лицо человека, принесшего сюда странную тревожную новость; еще никто в мире не знал этой новости, но уже ясно было, что все решительно изменилось, что все прежнее отныне больше не имеет значения и от каждого, наконец, потребуется все, на что он способен.
– А чьи же это туфли? – спросил он и огляделся.
– Это не туфли, – сказал Перец. – Это сандалии.
– Вот как? – Домарощинер усмехнулся и потянул из кармана большой блокнот. – Сандалии? Оччень хорошо. Но чьи это сандалии?
Он придвинулся к обрыву, осторожно заглянул вниз и сейчас же отступил.
– Человек сидит у обрыва, – сказал он, – и рядом с ним сандалии. Неизбежно возникает вопрос: чьи это сандалии и где их владелец?
– Это мои сандалии, – сказал Перец.
– Ваши? – Домарощинер с сомнением посмотрел на большой блокнот. – Значит, вы сидите босиком? Почему?
– Босиком – потому что иначе нельзя, – объяснил Перец. – Я вчера уронил туда правую т



Содержание раздела